Татьяна Ободова

21.08.2019 Без рубрики

Моя мама была верующей, но в церковь почти не ходила. Тем не менее она мне всегда говорила о том, что Бог есть. Когда Юрик, мой брат, был маленький – она отвела нас в храм на Причастие: брат причастился, а я не стала – подросла уже, не смогла тогда к Чаше подойти. Когда я была пионеркой, мама со мной спорила, говорила, что Бог есть. Я говорила: — Нет. Мы произошли от обезьяны. – Как же они в зоопарке живут столько лет и не становятся человеком? Правда тогда эти аргументы на меня не действовали.

Папа, можно сказать, в Бога вообще не верил. Мама прятала от него иконы. И молилась, наверное, тайком, так как я не видела её ни разу за молитвой. Зато каждый раз, провожая меня из дома, она всегда говорила: «С Богом».

Потом, лет в 15 я стала задумываться о том, что белый свет устроен значительно мудрее, чем кажется на первый взгляд. И устроен он не сам по себе, а Кем-то. У меня была подружка, мы с ней проводили долгие, — особенно осенние или зимние, — вечера в разговорах на эту тему. Гуляя по аллеям Красного Села, где я тогда жила, мы также много рассуждали об этом. Пытались даже зайти в храм Александра Невского, но он, почему-то всегда был закрыт – ни разу мы не попали в него! Постоим у запертых дверей – и уходим. Расписание служб – это был 1982 год – по понятным причинам не вывешивалось на всеобщее обозрение. А спросить было не у кого – никто из друзей, родственников в церковь не ходил.

И я и подруга были крещены ещё в детстве. И о детстве, младенчестве – светлом и совершенно необыкновенном у меня остались самые прекрасные воспоминания – тот другой, заветный, светлый мир, в который мне всегда хотелось возвратиться.

С подружкой мы, проходив в подобных размышлениях года два, так и ни к чему не пришли. Предродовые схватки, так сказать, были, но мы ничего не родили. Хочу сказать, что тяжелым, даже мучительным было то состояние, когда ответы нужны, а их нет. Мы обращались ко многим взрослым, но никто ничего не мог сказать. По комсомольской линии, — мы тогда были комсомолками, — понятно, такие вопросы задавать было не принято. И даже мама ничего не смогла мне толком объяснить, — в церковь она почти не ходила, разве только на Пасху – освящала куличи.

А в 19 лет я получила тяжёлую травму – попав под товарный поезд, я лишилась руки и ноги. За что? Я знала за что – за грехи свои, это без сомнения. Я даже ни капельки не сомневалась и никого не винила. Но к Богу я в то время не обратилась.

Сразу же оказалось, во-первых, что у меня совсем нет друзей. Во-вторых, я поняла, что мои родители меня долго не потянут. В-третьих, меня сразу исключили из комсомола, уволили с работы. Я только поняла, что мне надо как-то мобилизоваться и выкарабкиваться, научиться жить в иных, трагически изменившихся обстоятельствах жизни. Тем не менее, у меня было абсолютное ощущение, что я начала новую жизнь с чистого листа, что мне дан второй шанс. И я этим вторым шансом, можно сказать, почти не воспользовалась. Я пыталась… но всё пошло насмарку.

Когда у меня появился ребенок, я поняла, что воспитывать его не могу! Что я вообще-то какая-то неадекватная мамаша: я злилась, я сердилась, я ругалась и даже колотила дочку. И вдруг, ведомый Божьим Промыслом, к нам домой пришел освятить квартиру отец Валерий. Я тогда уже состояла в Обществе Инвалидов, а о.Валерий регулярно делал обход.

В то его посещение я исповедовалась и в первый раз причастилась. Мне было 25 лет. Когда я познакомилась с батюшкой, я снова почувствовала, что тот, другой мир, действительно существует.

Мы жили в Сосновой Поляне, а батюшка служил в Володарке в храме Андрея Критского. Я начала водить дочку в воскресную школу. А потом потихонечку и сама стала посещать церковь, исповедоваться, причащаться. А когда я сошлась с Виталиком, своим нынешним мужем, батюшка сказал: «Ну а теперь, воцерковляйтесь по-настоящему!» И мы стали ходить в храм каждое воскресенье.

В свещницы я попала, когда о.Валерий служил в храме иконы Божией Матери Взыскание Погибших настоятелем. Я как раз в то время не работала и мне знакомая сказала, что есть место в свечной лавке. Батюшка сказал: «Давай, попробуем». Я пришла, там о.Алексей (Володин) был ключарем, и он меня принял.

Работа у меня замечательная! (смеётся) В том храме, где я начинала, свечная лавка – это был отдельный павильончик снаружи храма, прямо у тротуара. Людской поток там был большой, но в храм заходили далеко не все. А вот ко мне в лавочку заходили многие. Особо не церемонились: кто с сигареткой, кто – с баночкой пива. В храм в таком виде не пойдёшь, а вот ко мне они подходили запросто. И мы с ними прекрасно общались.

И всегда находилось, что сказать. Когда я только начинала, у меня было ощущение, что это не я отвечаю им, это за меня отвечают, потому что я и стеснялась поначалу и побаивалась что-то неправильное сказать. Но иногда я давала такие ответы, ну совершенно не мои! и когда потом, проверяя себя, я спрашивала – правильно или нет я ответила, мне говорили, что правильно.

Благодаря людям, которые ежедневно проходят перед моими глазами, я вижу очень много своих грехов, особенно в последнее время. Потому что вначале было состояние эйфории: я при храме, всё нравится и все такие замечательные – всех люблю! Потом это ощущение понемногу притупилось. И когда я перешла в храм Покрова Божией Матери на Доблести, при строящемся храме Иоанна Милостивого, то началась, можно сказать, работа над собой. Уже не я людям помогаю, а люди помогают мне увидеть мои недостатки.

Например, совсем недавно, перед отпуском, пришла женщина и в процессе нашего с ней разговора заявила, что у меня нет смирения. Я, допустим, такой категорией вообще не мыслила. Какое такое смирение? – я вообще не знаю, что это такое. После этого я стала задумываться: а ведь действительно, его нет!

И конечно, если человек, с которым ты общаешься через окошко, раздражён, — ты же чувствуешь человека, — то понимаешь, что и во мне есть чему откликаться на его раздажение, действует эта страсть. Про превозношение вообще молчу: я же умная, я же всё знаю, я же столько лет в храме! А вообще я 7 лет уже работаю свещницей.

Когда я познакомилась с Виталиком, супругом, он был хоть и верующий, но даже ещё не крещеный. Он всё ходил по разным церквям, всё что-то искал. И меня водил: «Что ты, говорит, в это православие ударилась, сходи, посмотри, что на свете существует ещё». Мы куда только с ним не ходили – единственное, где не побывали – это в синагоге и в мечети.

Ярко запомнилось, что когда мы однажды пришли в костёл Св.Екатерины на Невском проспекте и увидели как красиво и благопристойно это место, услышали, какое хорошее там пение и как орган играет… выходим, Виталик спрашивает: «Ну как тебе?» Я слов таких не знала, но ответила ему: «Здесь нет Святого Духа». Самое интересное, что на него подействовали мои слова.

Дочку я крестила ещё в детстве. Она лет до 15 ходила спокойно в храм, потом, как это часто бывает в «переходном возрасте» она перестала ходить в храм, я на неё в этом плане не давила и Виталику не давала. И через 3 года, после своего совершеннолетия, она снова вернулась в лоно Церкви. А вот сестричество, при Покровской больнице, в котором она с 16 лет – она не бросала ни на один день. Она сестра милосердия 2-ой ступени. У всех троих членов нашей небольшой семьи отец Валерий – духовник.

Православие для меня – всё. Это – Жизнь. Сейчас, на данном этапе православие, Бог – это для меня первая реальность. Мне по большому счёту ничто другое уже не интересно. Я, конечно, люблю немного порукодельничать, однако так, как раньше, — когда круглые сутки чем-то занята и 5 минут уделяешь молитве, — уже не живу. Теперь у меня другой расклад: мне больше нравится помолиться, поразмышлять, побыть в одиночестве, почитать, послушать что-нибудь полезное из святоотеческой литературы.

Один из моих любимых авторов – отцов церкви – это Ефрем Сирин. Я не так давно его для себя открыла – просто тону в нём. Параллельно также читаю сейчас Библию в русском переводе, но, хочу сказать, не вполне мне нравятся некоторые переведенные места.

Молитвенное правило, благословленное духовником я стараюсь выполнять. Хотя бывают дни, когда сил не хватает и на это. По мере моего вхождения в жизнь храма, Церкви – изменяюсь и я сама. Во-первых мне стало гораздо легче общаться с людьми. Я раньше была очень закрытым человеком. Я стала как-то по-доброму относиться к людям. Сейчас если даже и видишь что-нибудь плохое, то, как учит батюшка, — должна быть «фабрика добрых помыслов», — включаешь её в этот момент.

Мне стало очень легко с дочкой общаться: если раньше были достаточно тяжёлые отношения, особенно после развода – она очень переживала, были разные осложнения; то сейчас это просто совсем другие отношения: она вся во мне, я вся – в ней. Она у меня спрашивает советов, она приходит ко мне: «Мама, мне нужна твоя психологическая помощь». Да просто даже подойдёт, голову на плечо мне положит, так и сидим вместе…

С Виталиком, мужем, тоже было мне тяжело. Опять же, благодаря Церкви, благодаря исповеди начинаешь видеть свои собственные грехи. После инсульта он стал немного раздражительный и всё время злится, а меня эта его злость цепляет и я понимаю: есть что цеплять! – и перевожу ситуацию в плоскость работы над собой. Очень таким образом помогает храм даже на бытовом уровне.

Ну и самое главное – ощущение радости жизни. В первый раз я вновь ощутила, что жизнь хороша в 37 лет! И, конечно, это была уже не та беззаботная радость, которую я искала с детства. Однако всё чаще и чаще приходит осознание, что жить-то здорово! Особенно после Литургии приходит это чувство, но может и независимо от неё придти.

Ну и с такими людьми в Церкви встречаешься, что во Взыскания погибших я работала, там был замечательнейший коллектив; что здесь – мне все нравятся. А про батюшку я вообще молчу – это отдельная Личность и в моей жизни это такая величина! Я сейчас даже и слов не подберу.

Я ведь постепенно входила в храм, сначала — хоть и к Богу, но через Человека, больше к Человеку, чем к Богу; потом, постепенно отпуская эту ситуацию – больше к Богу, чем к человеку. Но от этого значение батюшки в моей жизни нисколько не умаляется – я его люблю и любить, надеюсь, буду!